1.

— Так мы что же, в Преисподнюю собираемся? – угрюмо спросил Принц, когда Дед закончил свой рассказ.

— В каком-то смысле, да, – ответил старик, – Сероград – мрачноватое место, хотя жить там все-таки можно. С грехом пополам. Вот само Исподнее – изнанка мира – это да! Все время война. Настоящая жужжащая жуть. Парилка-молотилка. Безобразные образы и дикОбразы. А Сероград – так, предбанник. Пред-Исподнее, в общем.

*
С ног до головы перепачкавшись, дети вылезли, наконец, с другого конца ямы, щурясь от яркого – после темноты тоннеля – солнца.

— Странно, — подумал Принц, – глаза слепит, а Солнца-то нет. Небо висело однообразной кисломолочно-белой массой, словно манная каша или разбухший хлеб.

— Ну что это за гадость?! – воскликнула Олакрез, безуспешно пытаясь оттереть грязь с одежды. Грязь, казалось, только этого и ждала, чтобы еще больше размазаться.

— Мать сыра земля, – усмехнулся Принц.

Под ногами была голая, без единой травинки, темная масса, которую и землей-то трудно было назвать – просто какая-то липкая серая грязь.

Олакрез посмотрела, прищурившись, вдаль. – Видишь?

— Что именно?

Олакрез, казалось, различила вдалеке, на горизонте, какое-то дерево. Ветви его колыхал ветер – хотя ветра не было.

— Пойдем, посмотрим – предложила она.

Принц кивнул.

*

— Тебе как кажется, это нормально? – с сомнением спросил Принц, во все глаза уставившись на «дерево».

— Ну… это же Серая сторона, забыл? Тут такое сплошь и рядом должно быть. Наверное, – тоже, видимо, не в силах оторвать глаз от необычного зрелища, проговорила Олакрез.

Над ними возвышалось дерево самого странного вида. На голом стволе, который был похож на туловище болезненно худого человека, во множестве ветвились тощие руки. Они были покрыты где листьями, где перьями, а где просто рыжими волосами. Торс вздымался, учащенно дыша, а руки постоянно теребили и щипали друг друга, чесались, ловили друг друга, сжимали и разжимали кулаки, сплетали и расплетали грязные пальцы. С дерева стекал пот – словно оно трудилось изо всех сил.

Принцу копошение рук-ветвей показалось омерзительным.

— Дедушка не рассказывал тебе о таких деревьях? – спросил он у девочки.

Олакрез с сомнением покачала головой:

— Нет, ничего подобного. Он вообще про Серую сторону почти ничего не говорил.
— Это дерево рукоблудия, – сказал Принц глухо. Слова вышли из его рта как будто сами по себе.

— Руко-что? С чего ты взял? – с сомнением спросила Олакрез.

— Ну смотри, – неуверенно проговорил мальчик, – они как будто блуждают, ищут чего-то?

Руки на дереве, словно услышав его слова, потянулись к детям, но не достав, тут же снова занялись своих привычным копошением. Олакрез мечтательно хмыкнула: – Вот бы их линейкой отлупить!

Принц еще раз посмотрел на это дерево рукоблудия, и ему в голову неожиданно пришло: «оно появилось тут совсем недавно». – Почему, – подумал Принц – почему недавно? С чего я это взял?

Мальчик смотрел на траву под ногами, смотрел на длинные, грязные, обломанные ногти на этих руках, смотрел на линии судьбы, испещрявшие морщинистые желтоватые ладони – но ничего конкретного на ум не шло. Некоторое время он просто созерцал все это безобразие – смотрел, став на время как будто зеркалом внешнего мира, зеркалом без мыслей и чувств. А потом что-то подсказало ему, что эти деревья появились здесь недавно.

— Только что. – произнес он вслух каким-то странным, не своим голосом, от которого Олакрез вздрогнула. –Из-за нас. Эти деревья – для нас. Для того, чтобы мы испугались и повернули назад.

Девочка смотрела на Принца своими большими глазами, а он только и мог, что открыть рот, чтобы как-то уравновесить этот взгляд со своей стороны.

У него в голове царил странный порядок. Мысли были – словно разлинованная тетрадь. Никогда раньше, за всю его жизнь, Принцу ничего не приходило в голову в таком законченном виде: готовая, обмозгованная, готовая к употреблению мысль! Неопровержимый факт, который осталось только принять к сведению.

Новая способность Принцу очень понравилась. Но подумав еще немного, он погрустнел. «Вот такая она, – сказал он сам себе. – Гибкая, хищная – Серая сторона готова изменяться. Извиваться. Как змея. И уж наверняка она ядовитая.»
– Пойдем, наверное, – сказал он Олакрез. – Только смотри под ноги.

*

Они прошли мимо указателя, который вертелся на слабом ветру, как флюгер: «Подростковая грязь» – сообщала полустертая от времени надпись. «Могу себе представить, что тут будет твориться, когда вся эта грязь подрастет» – подумал Принц. А еще он подумал с сомнением: странно, надпись такая старая, а флюгер совсем новенький, и ничуть не скрипит, словно его только что, перед нашим приходом, хорошенько смазали.

Большой пруд издали казался покрытым крупными кувшинками. Только это были не совсем кувшинки. В белесоватой, как будто мыльной воде плавало что-то напоминающее наполовину размокший, наполовину заплесневевший хлеб. И эти буханки двигались: они судорожно сжимались и разжимались, выталкивая воду. Таким образом они медленно передвигались по поверхности воды.

— Как медузы, – сказал Принц. Он видел морских медуз, когда ездил на море. Они были разные: синие, красные, белые – и пребольно жглись, если подплывешь к ним близко. Но все-таки они были по-своему симпатичными, и ему было жалко медузу, которую он увидел на юге. Кто-то выбросил ее на песок, и она наполовину растаяла, осела — словно снег весной. Ребята, которые играли на пляже, сказали ему, что они положили ее сюда, чтобы посмотреть, что будет. Но Принц, хотя и был тогда совсем маленький, сразу понял тогда, что медуза умерла, и ему стало жалко ее, и обидно, это эти ребята такие глупые, и еще обиднее, что они назвали его «маменькиным сынком», когда он что было силы забросил мертвую медузу обратно в море.

«Ой!» — вскрикнула Олакрез, которая шла первой, и со страхом отшатнулась от воды. Принц подошел и встал рядом. «Ух», невольно вырвалось у него, когда он, наклонившись к воде, заглянул вглубь. То, что на первый взгляд показалось ему темными водорослями, в которых мирно паслись «буханки», оказалось при ближайшем рассмотрении живыми тварями. Иссиня черные, скользкие и маслянистые на вид, и с круглыми черными головами, как у облученных толстолобиков, которых Принц ловил летом на даче, эти длинные, как змеи, рыбины – если это были рыбины – нервно извивались в воде.

-Что это? – невольно, даже не обращаясь к Олакрез, проговорил Принц.

В этот момент вода в пруду забурлила: три или четыре «толстолобика» набросились на отбившуюся от стада «буханку» и в момент разорвали ее на части. Снова воцарилось спокойствие.

— Ты будешь смеяться, но кажется, я знаю, – ответила О., обводя взглядом пруд. – Черные, как змеи – это угри. Не рыбы-угри, а те угри, которые иногда появляются на носу. А «буханки» – это обычные подростковые прыщи. «Возрастная сыпь» – как их называла моя тупая старшая сестра, – добавила она.

— У тебя была старшая сестра? – спросил П.

Олакрез кивнула. – Может, она и сейчас есть – где-то там, – она неопределенно махнула рукой.

«Да уж, – «где-то там»! – подумал Принц, не в силах отвести взгляд от копошения «буханок» и прыщей. Ему пришло в голову, что он вот уже второй раз за последнюю неделю переехал на новое место – если так вообще можно сказать, когда переселяешься в другой мир. Сначала жил у себя, дома, потом очутился в Цветном городе, а теперь ушел и из Цветного города – чтобы попасть сюда, на Серую сторону. И неизвестно еще, сможет ли он вернуться обратно. –Хотя, – осознал Принц с немалым удивлением, – домой теперь совершенно не хочется! Вот в Цветной город – да, и даже очень. Столько всего интересного он нашел там, столько сказочного и красивого увидел всего за несколько дней! Странно, но вся его прежняя жизнь дома теперь вдруг показалась ему скучной, бесцветной, серой – как эта земля под ногами, по которой не хочется бегать – сразу поднимается пыль – а можно только брести. Брести понуро. С таким же чувством возвращался он всегда после летних каникул домой, в городскую квартиру, которая казалась сначала такой пыльной, тесной и недружелюбной после всех игр и восторгов «лесной» жизни на даче. Каждый раз ему приходилось какое-то время привыкать к тому, что вокруг нет ни леса, ни реки, ни пруда, ни большого голубого неба, в которое он любил подолгу смотреть, лежа на спине. Но постепенно П. переключался на что-то другое: в школе было много разных ребят, с которыми порой было интересно поболтать, а дома стоял телевизор, по которому показывали мультики, а потом приходило время осенних и зимних каникул, а там и день рождения с подарками…

— В общем, – подумал Принц, – эта городская жизнь, магазины с игрушками и школа, в которой каждый день случалось что-нибудь новенькое – все это каждый раз помогало забыть и увлекало. Как хоровод на новогодней Елке – когда сначала не хочешь присоединяться к толпе резвящихся детишек, многие из которых еще к тому же совсем малышня – а тут вдруг кто-нибудь хватает за руку, и ты идешь, сам еще не зная, хочешь или нет, а потом уже пляшешь и беснуешься вместе со всеми, и кричишь громче всех, и уже не спрашиваешь себя, хочешь или нет – веселишься, и всё. Также и с Цветным городом получилось, – подумал мальчик, – меня просто втащили в этот хоровод, и все. Никто меня не спросил. И мне там понравилось, даже очень. Но потом… Нет, два хоровода за один раз, два переезда с дачи в город – это уже слишком, подумал он. — И главное – да, главное, что-то – непонятно, правда, что — появилось новое. Что-то в этот раз стало по-другому. Но что же?

И тут П. с замиранием сердца понял, что. Это понимание пришло к нему опять так же как тогда, с деревьями: словно прохладный ветерок подул в голову. Принц понял: из Цветного города на поиски Ворона он ушел по своей собственной воле, вот что было по-другому! Несмотря на то, что ему там очень понравилось, он взял и ушел! И дело даже не в Олакрез и ее дедушке, добром Грибнике, который так хотел им помочь. Просто он сам так захотел. Как будто отказался от мороженого, когда знал, что у папы с мамой осталось мало денег до следующей зарплаты. Как будто отпустил мелкую рыбешку, попавшую на удочку. Как будто бросил медузу обратно в море, хотя и знал что она умерла.

«Я совершил взрослый поступок, – четко, как по писанному, подумал Принц. – Не уверен в том, что поступаю правильно, но я поступил так, как хотел, и в этом все дело. В этот раз меня никто не тащил за руку, никто не привозил меня сюда на машине, потому что скоро первое сентября. Я сам себя сюда притащил, по собственной воле. И наверное, я же смогу себя отсюда и утащить. Вернее, – тут он улыбнулся и посмотрел на Олакрез, – нас. Нас обоих».

Олакрез поймала его взгляд, и неожиданно для себя покраснела. Принц уже отвел глаза, но она все еще чувствовала его на себе, этот странный взгляд: веселый, дерзкий, самоуверенный. «Он как будто сразу стал старше, – смущенно подумала Олакрез. – Как будто он.. большой мальчик.» И она снова представила себе этот взгляд: одновременно добрый и безжалостный и заботливый и непреклонный, взгляд взрослеющего человека.

2.

Когда Принц и Олакрез вошли в село Приветное, пошел мелкий, бесоватый дождик. Темнело. Путешественники стали стучаться в дома и спрашивать у местных жителей, где бы им погреться.

– Можете переночевать в доме без мышей, – без особого энтузиазма предложила полная женщина, к которой они постучались. – Вон туда идите, – замахала она руками, густо посыпанными мукой, – по тропинке налево, мимо бани и под рухнувший мост, там спросите.

На пригорке стояла сторожка лесника.
– Ну, ага, это тебе хата без угара нужна. Это тебе на другой конец деревни, – протянул дед, вынув самокрутку изо рта и обращаясь, видимо, сразу и к Принцу, и к Олакрез, и к каждому по отдельности. – Сначала вон по рельсам иди, прямехонькой так. Мимо дома лесника пройдешь, а там спроси у кого-нибудь.

По рельсам они вышли к заброшенной железнодорожной станции. Там теперь располагался магазин. В магазине собралось, как показалось Принцу, полпоселка: давали хлеб. В дружно стали объяснять как пройти к нужному дому, только одни называли его «домом без сквозняков», другие – «избой без перекоса», а некоторые даже «сараем без навоза». И все как один толково объясняли, как выйти к дому через лес.

Вконец вымотавшись, Принц и Олакрез пришли на неожиданно большую помойку, которую от села закрывал реденький лесок. По помойке лениво бродили мокрые от дождя коровы и жевали целлофановые пакеты с тухлятиной.

— Ну, все! – сказал Принц, садясь под дерево с густой кроной, – нашли хату без хаты…

— Угу, – отозвалась О. В сельском магазине она купила полкило сыроватого печенья, и теперь ела рыхлые квадратики. – Давай, может, уже ставить шалаш без шалаша? Только подальше отсюда…

Принц только собрался что-то сказать, как выглянуло солнышко. Оно скоро подсушило и одежду, и печенье.

Comments RSS